В 20-ю годовщину окончания войны в Таджикистане лидер ПИВТ говорит роли президента в мирном договоре, назвав его «маленьким фараоном».
Мухиддин Кабири, лидер изгнанной из Таджикистана Партии исламского возрождения Таджикистана 20-ю годовщину подписания Общего соглашения об установлении мира и национального согласия в Таджикистане отмечает в Европе, где он получил политическое убежище.
В интервью Ц-1 Кабири рассказал о закулисье подписания договора, благодаря которому закончилась кровопролитная гражданская война в стране, продолжавшаяся с 1992-го по 1997 годы, и унесшая жизни порядка 150 тысяч человек, а более 1,2 миллиона человек превратившая в беженцев.
Наш собеседник уверен: именно нарушение договора в итоге привело к разгрому сначала светской, а потом и исламской оппозиции и позволило президенту Эмомали Рахмону стать диктатором.
Мировое сообщество, по его словам, редко осуждает действия «основателя мира»: главное, чтобы в стране, которая выступает буферной и транзитной зоной с Афганистаном, не стреляли.
— Что для вас означает 27 июня 1997 года, день подписания мирного договора?
— Этот договор принес мир таджикскому народу и много значит для меня лично, хотя позже он был неоднократно нарушен властью.
В год подписания договора начала работать и национальная комиссия по примирению, в составе которой был и я. Комиссия заседала в гостинице «Вахш» (Душанбе).
Однажды на перекрестке около гостиницы столкнулись две машины. Радостный гаишник сказал: «Слава Богу, жизнь возвращается в город – первая авария в городе за последние два года».
Это означало, что в Душанбе вернулись люди, которые не боялись выезжать на машинах – с возвращением в город оппозиции и началом работы комиссии.
— Какие были сложности в работе?
— Самое сложное – завоевать доверие друг друга. Обе стороны воевали, было много жертв. Власть требовала, чтобы оппозиция первой приняла договор, а потом они пойдут на уступки.
Работа комиссии едва не сорвалась после отказа властей отдавать нам пост министра обороны. В итоге наш представитель занял должность министра по чрезвычайным ситуациям.
Помню, коллеги по комиссии недоумевали: как власть может нарушать обещания, когда у нас еще есть оружие в руках и что же будет, когда оппозиция его сложит?
К сожалению, худшие прогнозы оправдались – президент Рахмон не только нарушил договор, но и поместил в тюрьму многих членов комиссии и переговорного процесса.
Более семи тысяч человек, воевавших на стороне оппозиции, сложили оружие и стали сотрудниками правоохранительных органов. Впоследствии они потеряли работу или были арестованы. Тридцать процентов госдолжностей во власти, как было обещано, оппозиция тоже не получила: всего около 50 человек получили посты в центральной власти. В общем, по правовым и политическим вопросам соглашение было выполнено на 50 процентов.
— Какова роль лидера оппозиции – Саида Абдулло Нури – в заключении мирного соглашения?
— Члены комиссии – оппозиционеры начали бойкотировать работу комиссии после того, как власть отказалась выполнять соглашения. Они требовали встречи с президентом.
Усто (духовный наставник – Прим. Ц-1) Нури передал эту просьбу Рахмону. Президент разозлился и в ультимативной форме начал говорить, что ситуация изменилась и, если мы недовольны, то можем начинать новую войну. Полевые оппозиционные командиры были готовы принять этот вызов.
Только благодаря гибкости и дипломатичности усто Нури удалось восстановить работу комиссии. Таких моментов было много, но он понимал, что люди устали от войны.
— Как он реагировал на нарушение соглашения?
— Усто Нури до конца (умер в августе 2006-го от рака – Прим. Ц-1) оставался верным своим словам и обещаниям. И верил, что договор был подписан правильно. Он чтил этот день и в последние годы, несмотря на разочарование, говорил, что надо разделять сам факт договора и нарушения обязательства другой стороны.
Дошло до того, что перед смертью на усто Нури подали в суд – он критиковал власти столицы Душанбе за отсутствие чистой воды.
Чиновники Душанбе получали очень много грантов на обеспечение безопасного водоснабжения, в том числе и по линии Всемирного банка, но все деньги уходили в карманы коррупционеров.
Душанбинцы до сих пор пьют грязную воду, хотя Таджикистану принадлежит 60 процентов источников пресной воды в Центральной Азии.
Получается, что лидер оппозиции не имел права выразить даже мягкую критику. Кстати, когда я был депутатом, также критиковал решение городских властей о вырубке чинар. И тоже получил иск, хотя это предложение рассматривали во время обсуждение закона «Об экологии».
— Как нарушения договора отразились на стране?
— У каждой стороны договора были свои цели. Власти хотели использовать удобный момент окончания войны, затем загнать оппозицию в угол и безраздельно властвовать.
А оппозиция и основная масса народа надеялись, что Таджикистан станет правовым и цивилизованным государством. С 1997-го по 2007-й в стране хоть дух основного соглашения витал в воздухе.
Но после начала антиталибовской и антитеррористической кампании таджикские власти воспользовались моментом и начали открыто нарушать договоренности.
Они поняли: для мирового сообщества главное – чтобы не стреляли, а вопросы демократизации никого не волнуют. Таджикистан рассматривался как транзитная зона, и важно, чтобы здесь было безопасно.
Показательно, что сначала Рахмон ликвидировал светскую оппозицию, посадив в тюрьму ее лидеров, а потом – исламскую. На сегодня более сотни членов нашей партии сидят в тюрьме.
Региональные лидеры получили от 10 до 20 лет, члены политсовета – от 20 до 30 лет, а два заместителя получили пожизненный срок.
— Какие были личные отношения между усто Нури и Рахмоном?
— Сначала хорошие, но после окончания работы комиссии по примирению в 2000 году у них не было личных встреч.
Они виделись на каких-то официальных мероприятиях, но общения тет-а-тет не было. Правда, когда усто Нури заболел, Рахмон в знак уважения отправил его на лечение в Мюнхен.
— В 2015 году вы выдвинули дочь Нури кандидатом на парламентских выборах, но мандат она так и не получила. Она еще занимается политикой?
— Мы выдвинули не только дочь Рукию, но и старшего сына – Мухамаджона Нури. Они были членами политсовета ПИВТ и вынуждены были выехать из страны, чтобы избежать ареста.
Несколько приближенных к лидеру оппозиции также получили тюремные сроки: его племянник Мусо – секретарь партии и личный телохранитель. Сейчас дочь и сын усто живут в Европе и не занимаются активно политикой – они учатся.
Есть слухи, что родственников и детей Нури, которые остались в Душанбе, ограничивают в бизнесе, но говорить об этом они не хотят, опасаясь усиления давления.
— Почему те, кто считался после войны героем, через некоторое время оказались в опале? Например, именем Сангака Сафарова раньше называли улицы и учебные заведения, а потом переименовали?
— Военное формирование «Народный фронт» – главная боевая сила власти, было создано на базе партизанских отрядов и мафиозных структур.
Наверное, спецслужбы зарубежных стран не нашли лучших кандидатур на роль лидеров, чем Сангак Сафаров и Файзали Саидов. Сафаров был криминальным авторитетом и просидел 23 года в тюрьме за убийство.
Эта структура наводила ужас на население, но она выполнила свою задачу с помощью российских спецслужб и узбекских танков. Оппозиция ушла из Душанбе без боя – война в столице для них означала разрушение собственного дома.
После подписания договора власть избавилась от воевавших в «Народном фронте», чтобы не портить себе имидж – они якобы стреляли друг в друга, хотя люди знающие говорят, что были убиты третьими силами.
Сразу после их смерти власть решила избавиться от этой темной страницы в истории и людей, приведших их в столицу.
— Что означает изгнание ПИВТ из страны? Почему это произошло?
— Нынешняя власть не терпит оппозицию – ни исламскую, ни светскую. Любой популярный политик или партия обречены на изгнание.
Действительность в Таджикистане такова, что генералы, посмевшие возразить, погибают при невыясненных обстоятельствах, министры получают многолетние тюремные сроки.
Наша партия стала жертвой этой недальновидной политики президента.
Такую же политику проводил и бывший ливийский лидер Муаммар Каддафи – он не терпел даже популярных футболистов или писателей – они играли или издавали книги под номерами, чтобы не конкурировать с главой государства в популярности.
— Насколько упрочил свои позиции Рахмон за эти 20 лет?
— Очень сильно: ему на руку сыграла и обстановка в мире, и положение в регионе. Сейчас все внимание международного сообщества направлено на Ближний Восток и Украину, наступил золотой век всех диктаторов.
Когда государство было слабым, армия – разобщенной, Рахмон шел на уступки и переговоры. Но как только он стал сильнее и начал получать помощь от России, Китая, США и ЕС, оказалось, что в Рахмоне скрывался маленький фараон, который идет по пути Каддафи.
Бывший министр российского МИД недавно вспоминал в одном из интервью, что Рахмон долго не хотел идти на переговоры. Его заставили, пригрозив лишить помощи и военной поддержки. Россия не хотела терять своих солдат в далеком Таджикистане.
Сейчас получается, что вроде он не имеет отношения к войне – воевали тот же Сафаров и Саидов, а он позже появился и установил мир. Но еще живы участники конфликта, и история все расставит по местам. Уверен: он останется в истории не как основатель мира, а как его нарушитель.
— Почему Рахмон в последние годы выводит членов своей семьи на первые роли в стране?
— Похоже, президент берет на вооружение модель стран Персидского залива, где власть передается по наследству.
Политическое поле зачищено от конкуренции. Похоже, его стыдятся даже сторонники – может, они не хотели исламского Таджикистана, но точно не предполагали, что страной будут управлять как семейной лавкой.
«Семейные» назначения показывают, что он доверяет только своим. У него мало шансов избежать народного суда.
— Есть ли будущее у ПИВТ в РТ, и вообще у исламской партии в свете ситуации в мире и имиджа ислама?
— Мы показали себя мирной политсилой – всегда уступали и не поддавались на провокации. За эту уступчивую позицию нас даже критиковали западные дипломаты. И когда Рахмон стал обвинять нашу партию в радикализме и причастности к терроризму, это вызвало шок.
Я вижу будущее нашей партии в оппозиции. За прошедший год мы реформировали партию, перенесли ее деятельность за рубеж – действуют два представительства в Европе и три в странах ЦА. Мы продолжаем работу в новых условиях. В наших планах – вернуть народу Таджикистана надежду на лучшее будущее.
Действительно, работать на продвижение партии, в названии которой имеется слово «исламский» – сложно. На Западе приходится доказывать, что не верблюд и не имеешь отношения к терактам.
Но название – часть нашей истории, и около сотни человек сидит в тюрьме за него. Мы не можем его менять, пока не получим согласие всех наших заключенных.
С другой стороны, властям Таджикистана выгодно, чтобы мы оставались в рамках исламской партии – в 2015-м нам не давали провести съезд, на котором мы хотели изменить название. Я уверен, что эра религиозных партий прошла, но мы обсудим этот вопросу после возвращения в Таджикистан.
— А над чем сейчас работаете? Видите ли себя частью политики РТ или вам уготована роль изгнанника?
— Мы готовим создание расширенной коалиции. Она будет без идеологической подоплеки и под девизом «Свободный Таджикистан». Это сложный и долгий процесс – я не сторонник быстрых коалиций с сомнительным результатом.
Сейчас живу в Европе, где получил политубежище. Занимаюсь реформой партии, чтобы подготовить ее к долгой и упорной борьбе.
Мы работаем над тем, чтобы вернуться в Таджикистан, но без сотрудничества с международным сообществом не получится достичь результата – часто мы выступаем единственным альтернативным источником информации о стране. Я всегда занимался бизнесом и не исключаю, что и в Европе начну свое дело.
— Есть ли у вас связи с властями Таджикистана, почему раньше ему удавалось лавировать, а потом это прекратилось? Рахмону не надо ни с кем «заигрывать»?
— Власть в Таджикистане – неоднородна, чиновниками работают тысячи честных и патриотичных людей. Мы стараемся поддерживать с ними отношения.
Что касается обвинений и критики, то я старался критиковать при личных встречах, а не публично, чтобы не провоцировать их на новые ошибки и аресты. Моя тактика могла предотвратить много рисков.
Но сейчас власть в Таджикистане – преступна, они заключили в тюрьму много людей, и никто не может меня обвинять в том, что я слабо критикую власть.