В интервью Ц-1 известная узбекистанская правозащитница рассказывает, что в шоке от своего неадекватного поведения в апреле, извиняется и считает происшедшее «психотропной провокацией».
Общественность в Узбекистане и за рубежом была сильно обеспокоена состоянием здоровья лидера ПАУ (Правозащитный альянс Узбекистана) Елены Урлаевой, когда в апреле этого года она начала рассылать сообщения, полные ругани и оскорблений.
Когда Урлаева «пришла в себя», Ц-1 попросил ее прокомментировать происшедшие события.
– Елена, как вы объясните то, что произошло в апреле этого года?
– Я сама сейчас проанализировала ситуацию и считаю, что все началось не в апреле, а еще в феврале, когда я занялась расследованием мошенничества по лизингу в Ташкенте.
Тогда я подсчитала, какую компенсацию собирается дать суд пострадавшим, съездила на массив «Сергели», где выделили «компенсационный» магазин, и выяснила, что он не только стоит копейки, но еще и принадлежит другим лицам.
Я сделала заявление, что обязательно подниму этот вопрос на апелляции в Ташкентском городском суде.
После чего в Ташгорсуд меня не пустили, а возле проходной почему-то крутился наш участковый милиционер, что сразу навело на мысль: меня собираются опять упечь в психушку.
А когда я провела по этому поводу пикет возле резиденции президента Узбекистана, то в отделении милиции первым делом спросили у приехавших сотрудников: «Как вела себя Урлаева?»
На 2 марта у нас с Малохат Эшанкуловой была назначена важная встреча с представителями Всемирного банка, поэтому я вела себя предельно корректно. То же самое были вынуждены подтвердить и милиционеры из охраны президентской резиденции.
Но вопрос был не случаен. Как теперь, думаю, не случаен был и совет одного из сотрудников милиции поехать в город Ангрен, чтобы провести там расследование по факту мошенничества с квартирами.
– То есть вы считаете, что против вас некими влиятельными лицами, получившими хороший куш с лизинговых мошенников, изначально замышлялась какая-то провокация?
– Теперь уверена, что да. Неприятности начались сразу же после этого, когда я взялась защищать пенсионера Камолитдина Зиётова.
Дальнейшее воспринимаю, как в тумане. Вместо того чтобы быть предельно осторожной, как сама советовала Эшанкуловой, я «полезла в бутылку».
Зачем-то написала на заборе соседей Зиётова оскорбительную надпись, их автомобиль забросала грязью. А 1 марта, как раз накануне встречи во Всемирном банке, почему-то приехала домой к Зиётову и стала названивать в милицию, обещая поджечь его соседей.
У милиционеров тут же появился повод меня отправить в психушку, и вместо важной встречи я попала больницу.
При этом все это происходило на фоне появления некой журналистки, которая занялась случаем с соседями Зиётова, сняла на видео мое интервью в психушке, когда я находилась под воздействием психотропных препаратов.
А потом выдала в «Ютубе» фильм, «доказывающий», что я сумасшедшая с детства, и это у нас в семье наследственное.
– Но ведь в марте вы пришли в себя. Что же произошло именно в апреле?
– 7 апреля я собиралась поехать в Фергану, а по дороге заехала в Ангрен. И вот здесь со мной стали происходить странные события. Помню только, что мне сделали четыре укола – они четко отпечатались на теле.
Потом все мои друзья сказали, что я вела себя не как сумасшедшая, а как пьяная хулиганка. Была агрессивной, оскорбляла своих хороших знакомых.
Мало того, еще каким-то образом добралась до Интернета и сделала в общей сложности с полтора десятка рассылок, где написала всякую чушь.
При этом психиатрическая больница, чтобы усилить мой позор, отказалась меня принимать.
Врачи вопреки клятве Гиппократа настаивали на том, чтобы заявление о необходимости принудительного лечения Урлаевой написали именно представители иностранных посольств или международных организаций.
10 дней назад я неожиданно пришла в себя, скорее всего, просто кончилось действие уколов и «пьяной» установки. И теперь мне очень стыдно.
Поэтому, пользуясь случаем, хочу извиниться перед журналистом Тимуром Карповым, сотрудниками посольства США, сыном Денисом, его женой и всеми, кого еще обидела. В свое оправдание могу только сказать, что это была не я, это была некая зомби.
– Как вы думаете, кто так «шутит» над вами? И где гарантия, что подобный случай не повторится вновь?
– Не думаю, что спецслужбам дали команду «сверху» специально выставить меня полной идиоткой. Но уверена, что в тот момент, когда я кому-то из влиятельных лиц наступаю на хвост, те в частном порядке прибегают к помощи сотрудников таких спецслужб.
В то же время по роду своей правозащитной деятельности я постоянно вынуждена общаться с людьми, в том числе и случайными.
Я, конечно, впредь буду очень осторожной. Но гарантий, что мне опять не подставят какого-то негодяя-экстрасенса, к сожалению, никаких нет.
– Елена Михайловна, во время последнего кризиса одни решили, что вы надорвались из-за активной правозащитной деятельности, а были и те, кто предположил, что вы изначально страдали каким-то психическим заболеванием, причем с детства…
– Вы знаете, в детстве я была крепким и здоровым ребенком. В юности активно занималась горным туризмом.
Кто когда-то сталкивался с таким видом спорта, прекрасно знает, что он исключает какую-либо истерию, паникерство, а тем более любое проявление неадекватного поведения.
А до того, как я занялась правозащитной деятельностью, работала в телевизионной программе «Ахборот». Кто знает, что такое программа «Ахборот», должен представлять, какие требования по психологическому здоровью там предъявляют.
Каждые полгода все сотрудники, в том числе и я, проходили медицинское обследование, и мое здоровье всегда отмечали как отменное.
Может, кому-то из знакомых казалось, что я была слишком смелой, слишком инициативной и обладала повышенным чувством справедливости, но это свойства моего характера, а никак не психиатрические симптомы.
– Почему же вас тогда в 2001 году поместили в психиатрическую больницу и с тех пор периодически забирают туда?
– Объяснение очень простое: за активную правозащитную деятельность, в первую очередь за пикеты.
С начала 2000 года власти Узбекистана ввели такую практику: пикетчиков-мужчин стали привлекать к административной и уголовной ответственности, а женщин – забирать в психиатрическую больницу. Тогда забрали и меня.
– Расскажите, пожалуйста, как это произошло?
– Весной 2001 года мы решили вместе с мамой провести пикет. Он касался личных обстоятельств, поэтому других правозащитников мы не привлекали.
Мы еще только шли в сторону места проведения пикета – к Ташкентскому городскому хокимияту, как возле нас остановились машины с милиционерами.
Мама возмущалась, кричала, но меня все равно затолкали в автомобиль и отвезли в Ташкентскую психиатрическую больницу № 1.
Здесь, как было принято, автоматически поставили диагноз «шизофрения» и определили на принудительное лечение.
В психиатрической больнице я тогда провела три месяца. Меня насильно кололи сильнодействующими психотропными препаратами, поэтому, когда я вышла на свободу, то представляла жалкое зрелище: при полной ясности ума у меня тряслись руки, я еле передвигалась.
Тогда же меня обязали каждый месяц отмечаться в психиатрическом диспансере. Но особо горько было от сознания, что на большой отрезок времени меня выбили из колеи как правозащитницу.
– А как вы пришли в себя? Не повлияло ли это на расстройство нервной системы?
– Тогда через международных правозащитников, в частности Талиба Якубова и представителей Human Rights Watch и Freedom House, мне была оказана медицинская помощь.
В результате я смогла пройти курс лечения в Ташкентской международной клинике и вновь смогла вернуться к полноценной правозащитной деятельности. Никакого расстройства нервной системы не было.
– Но через год вас снова поместили в психиатрическую больницу? Почему?
– Да, это произошло это летом 2002 года, на очередном пикете. Сценарий повторился: меня опять схватили и отвезли в психиатрическую больницу. Но на этот раз там продержали дольше – уже четыре месяца. И, надо сказать, выпускать не собирались.
Здесь я должна выразить большую благодарность правозащитнице Ольге Красновой. Она все эти три месяца вела сложные переговоры с Международным центром адвокатской помощи (MDAC), штаб-квартира которой находится в Будапеште.
В результате чего эта организация выделила деньги, на которые был оплачен ордер адвокату Виталию Красиловскому, – и я оказалась на свободе.
Кстати, та же Краснова отвезла меня на следующий год в Москву на психиатрическое освидетельствование в «Независимую психиатрическую ассоциацию России». И врачи единодушно подтвердили, что я являюсь вполне здоровым человеком.
– В то же время вас все равно помещали в психиатрическую больницу несколько раз. Причем это делалось по заявлениям вашего родного сына Дениса. Как вы это объясните?
– Объяснение, возможно, кому-то покажется странным, но у меня существует сильная гипнотическая зависимость. Это особенно наглядно проявилось зимой 2012 года, когда по приглашению известного оппозиционера Мухаммада Салиха я вылетела на лечение в Турцию.
Не буду грешить на его жену Ойдын, являвшуюся известным народным целителем и экстрасенсом. Но по возвращении из Стамбула я повела себя настолько неадекватно, что сын Денис впервые был вынужден вызвать специализированную психиатрическую помощь.
По крайней мере, когда через несколько дней я пришла в себя в психиатрической больнице, сразу сделала официальное заявление, что меня чем-то опоили.
– Но ведь после этого вы опять несколько раз попадали в психиатрическую больницу. И каждый раз вас чем-то опаивали?
– Здесь я сошлюсь на своего старого товарища – журналиста Виктора Крымзалова, который в конце 80-х годов вместе с известным экстрасенсом Хусаин-табибом создал в Ташкенте кооператив нетрадиционной медицины «Ибн Сина».
Он 11 лет занимал в «Ибн Сина» различные должности, в том числе был его председателем. Работа у Крымзалова была чисто административная, но он постоянно общался с экстрасенсами, был вынужден научно объяснять методы их работы, и разбирается в этих вопросах.
Так вот, Виктор утверждает, что при моей гипнотической зависимости любой нечистоплотный экстрасенс может нанести мне психологический вред: внушить какую-то «дурную» установку, при этом для верности опоив травой или химическими препаратами.
Самая простая установка – убедить, что человек находится в состоянии сильного алкогольного опьянения. Установка «долгоиграющая», может длиться дольше месяца.
При этом Крымзалов после 2012 года специально изучил все случаи, предшествующие моему помещению в психиатрическую больницу, и пришел к выводу, что все они сопровождались появлением в моем окружении каких-то случайных и подозрительных людей.
И он ни в коем случае не считает меня психически больной.